Почему Приамурье опустилось до сырьевого придатка с рукотворными безрыбьем, малолюдьем, безлесьем и что с этим безобразием делать? Кто продолжает форсировать добычу водных биоресурсов Амура, несмотря на их ежегодный упадок и коммерческий перелов? Что получают амурские села от использования рыболовных участков после их передачи в частные руки? Можно ли возродить эти села на современной основе комплексными хозяйствами с социальной направленностью и сохранением живого природного равновесия?

 

В поисках ответов на не дающие покоя вопросы отправляюсь к местам традиционного вылова преднерестовой корюшки – по ледяному руслу самой большой дальневосточной реки. Десятидневное путешествие с последующими событиями, итогами, фактами оказалось столь многотемным и злободневным, что свой путевой рассказ для его лучшего восприятия начну с обстоятельного вступления.

 

На кого работает амурский ресурс

 

Перед весенней поездкой на нижний Амур в самый разгар подледного вылова корюшки навожу справки и созваниваюсь с теми, кто в гуще рыболовецких дел. Новости невеселые: вслед за прошлогодним неурожаем амурских лососей, когда кеты и горбуши поймали 8513 тонн, или меньше всего с конца нулевых годов, такая же участь этой весной настигла амурскую корюшку, как крупную азиатскую – любимое лакомство миллионов, так и более мелкую малоротую, именуемую в народе «салаткой». Во времена рыбколхозов корюшки водилось в Амуре столько, что увесистую азиатку местные жители вялили гроздьями на каждом дворе и балконе, а величиной с мизинец «салаткой» кормили в основном колхозную птицу, скотину и поставляли на зверофермы. Однако затем за этот «биоресурс» взялись рыбопромышленники, выигравшие участки по конкурсам, в том числе у колхозов, и вездесущая ранее рыбка стала дефицитом даже для простых рыбаков.  

 

По воспоминаниям бывшего председателя рыбколхоза «Ленинец» Владимира Кузьмина, до 90-х корюшку промышленным способом ниже Николаевска не ловили от слова «совсем». Корюшки и лосося в те годы хватало на все районы, которые из-за рыбы промеж собой не конфликтовали, и при квотах гораздо меньше теперешних рыбные доходы в придачу с аграрными и лесными вполне обеспечивали содержание и развитие сел. «Николаевский и Ульчский районы рыбные квоты всегда получали примерно поровну, в том числе по лососю, – подтверждает возглавлявший рыбколхоз «Память Ленина» в поселке Тыр Ульчского района Сергей Зимин. – Лососевая квота в 80-е на весь Ульчский район не превышала тысячи тонн, и немногим больше давали соседнему Николаевскому».

 

 

Разгадка колхозного достатка при умеренных квотах, даже после заката СССР у таких как Кузьмин и Зимин, в том, что колхозные (артельные) деньги, активы обслуживали только само предприятие, зарабатывались в основном на внутреннем рынке, не перекачивались в ущерб коллективу в зарубежную недвижимость, в офшорные состояния. И, наоборот, в условиях усиливающейся перекачки финансов в офшорные и федеральные закрома при любых самых больших уловах, надоях, лесных заготовках, добываемых ископаемых процветания и достатка амурским поселениям не видать. Сырьевой бизнес на подряде у зарубежных и столичных заказчиков будущее таежных поселков волнует меньше всего. Сельское хозяйство в них угробил еще губернатор Ишаев, отказавшись дотировать фермеров и колхозников и распахнув краевой рынок китайской сельхозпродукции. Логика предельно простая: чем меньше в амурской тайге постоянных жителей, тем проще выгребать из нее ценный ресурс. Так, китайские оптовики скупают всю малоротую до 100 рублей за кило в сыром виде. Не говоря уже про аппетитную азиатку, скупщики которой рыскают всюду, где она ловится. Хабаровский край довольствуется тем, что не успели забрать южнокорейцы, китайцы и москвичи, и в краевом центре вяленая азиатка в четыре раза дороже докторской колбасы.

 

Между тем наряду с лососевыми обе амурские корюшки – традиционный объект рыбацкого промысла в Николаевском, Ульчском районах. А когда-то и в Комсомольском. Проще всего в конкурентном экстазе перекрыть нерестовые пути из устья в верховья, что, судя по сигналам оттуда, сегодня и происходит. Но тогда промысловые предприятия сначала Ульчского, а затем и Николаевского районов останутся без азиатки и малоротки.

 

Корюшка обычно давала не менее трети всей добываемой в этих районах рыбы. Она же – традиционная и высококалорийная пища для обитателей рыбацких поселков. Однако ее ареал стремительно сокращается к амурскому устью и из привычного продукта питания для многих она превращается в деликатес для избранных. Годом раньше хабаровчане остались также без летних лососей, которых с благословления ведомственной науки в лице ТИНРО донельзя проредили  владельцы рыболовных участков Николаевского района (около 80% всех квот на летних лососей) и разношерстные браконьеры во всех районах от Николаевска до Хабаровска. Такой безрыбной диеты на Амуре не припомнят с позапрошлого века. Хищный промысел в разные периоды, включая советский, был, но с более скромными логистическими, техническими возможностями и не с таким опустошительным алчным обловом.

 

 

Очевидно, что чем меньше природопользование дает местным жителям стабильных рабочих мест с глубокой переработкой и одновременным воспроизводством ресурсов, тем больше нашенского народа, в первую очередь молодежи, покидает навсегда амурские села. Отчужденные от приватизированной природы таежники браконьерствуют или бегут в мегаполисы, а освобождающиеся от «лишних ртов» территории прямо или косвенно включают в свой высокопередельный хозяйственный оборот богатые страны Тихоокеанского региона. Некоторые из них считают значительную часть российских земель исконно своей и при первой возможности планируют ее забрать. Свое присутствие на нашем Дальнем Востоке они закрепляют мощными инвестициями в сырьевые ресурсы через аффилированные коммерческие структуры, в родственные им этнические диаспоры, в стимулирование лояльности со стороны российских политиков, экспертов, чиновников, бизнесменов.  Международное партнерство одним словом! С педалированием быстрой коммерческой выгоды и игнорированием наших насущных потребностей.   

 

На другой чаше весов хотелось бы видеть сильную экономическую доктрину с перспективных российских позиций, однако многие публичные экономисты настолько вовлечены в упомянутое партнерство, что вольно или невольно играют на стороне наших геополитических конкурентов. Рекомендуя заменить на вахтовиков укорененное местное население и максимально открыть внешнему миру внутренний рынок, глашатаи обезличенной цифровой экономики рассматривают государство и общество в качестве прислуги абстрактного капитала, как будто прибыль стоит во главе всего. Однако любая развитая самостоятельная страна с помощью бизнеса реализует прежде всего свои национально-государственные задачи и стратегические долгосрочные цели.

 

Достаточно взглянуть, как Южная Корея с Китаем поощряют экспорт амурской рыбы на свои рынки. Разумеется, в замороженном сыром виде. Доля продуктов глубокой переработки в российском дальневосточном экспорте, от филе до пресервов, – два-три процента. Аналогичная картина по древесине, газу, углю. Азиатский огромный спрос и параллельно большой массив потребителей в Центральной России легко проглотят всю амурскую рыбку. В том числе любимую нами корюшку. При этом численность русских и тунгусских аборигенов, поедающих кету, горбушу, зубатку, по спекулятивным финансовым меркам должна стремиться к нулю. Дескать, на месте живых поселков вполне достаточно вахтовых вагончиков с надежной охраной, словно это не завещанная нам прадедами земля, а сырьевая фактория под разноцветными флагами ВТО.

 

Как результат – демографический, экологический и хозяйственный кризис. При агрессивном сырьевом вывозе и перевернутой налоговой пирамиде, когда в местных бюджетах пусто, а в федеральном и региональном густо, люди, природа и экономика чувствуют себя одинаково плохо. Системное оздоровление требует неистощительного использования природных богатств на благо всего социума, закрепления на низовом уровне дополнительных ресурсов и полномочий как гарантии сохранения и развития наших опорных стратегических поселений на протяжении всего Амура.

 

Что несовместимо с вахтовым бизнесом, которому подавай монопольные максимальные квоты и гарантированную сверхприбыль. Такие вот вкратце выводы из предварительных бесед и личного опыта. Но соответствуют ли они быстро меняющейся действительности? Отделить ее от иллюзий можно только своими глазами. С этой целью в начале апреля выезжаю в самое рыбное место нашего края – амурское устье, возле которого возвышается город-труженик Николаевск.

 

Голодные орланы и ненужные рыбаки

 

Мимо Николаевска из Амурского морского лимана неутомимая корюшка двигается, стая за стаей, вверх по течению: азиатка – с марта, а малоротая – с января и даже пораньше. С окончанием майского ледохода, при небольшом прогреве воды, корюшка всюду, где ее застанет тепло, сбрасывает икру, теряет серебристый окрас. Она такая же анадромная рыба, как и лосось, только после пресноводного нереста тотчас не умирает, а возвращается в море.

 

 

По дороге к устью, в поселке Ягодный Комсомольского района, интересуюсь у попавшегося навстречу прохожего: появляется ли в реке корюшка? Разбитной подвыпивший мужичок в ответ уморительно до слез рассмеялся. Оказывается, около Ягодного ее последний раз ловили лет двадцать назад. Даже ближе к устью в Ульчском районе скоро закончится. Там она еще появляется возле села Сусанино. Южнее – уже нет.

 

Узнав об этом, для начала сворачиваю туда. В Сусанино, как и в 1993-м, официально прописано около тысячи жителей, реально проживает чуть более пятисот.  Когда-то сами сусанинцы свое село ласково называли Сметанино за производство молочных продуктов – с большим парком производственной техники, прекрасной конюшней, потребкооперацией, заготовкой леса и аэропортом. От былой колхозной инфраструктуры ничего не осталось.

 

 

На месте деградировавшего колхоза образовались три рыболовецкие фирмы и две родовые общины малочисленных местных народов. Предприятия промышляют корюшку ставными неводами, врезанными в ледяную толщу. Несколько неводов в считанных километрах отсюда. Ставной невод – это неподвижное сетевое крыло, опущенное грузом до дна. Крыло вытягивается поперек течения примерно на сто метров от берега и увенчивается ловушкой вместимостью около двадцати тонн. Прежде за один подъем ловушки порой по столько и доставали. «А что теперь?» – спрашиваю у представителей местного рыболовецкого колхоза памяти Куйбышева-2 и получаю добро проехать на подъемы ловушек. Оба раза подняли килограмм по сто малоротки, с десяток кило азиатки, по две-три дюжины судаков вперемежку со щуками. Такой мелочовкой стоимость ставного невода и ту не окупишь. Слетевшиеся орланы нахохлились возле пустых ловушек и молчаливых сумрачных рыбаков, бросивших им на поживу парочку судачьих хвостов. И так второй месяц подряд!

 

Забегая вперед, приведу итоговые цифры нынешней весенней путины на сусанинском участке «Куйбышева-2»: 2 тонны азиатской корюшки и 7 тонн малоротки. Для сравнения: в 2019-м – 11 тонн азиатки и 164 малоротки; в 2018-м – 33 и 246 тонн. И по 200 тонн азиатки до 2009 года! Кривая падения налицо. Весенняя путина впервые стала убыточной в 2020-м из-за небывалого отсутствия корюшки. Само «Куйбышева-2» – частное предприятие, которое в 2011-м выиграло участки по конкурсу, в прошлом году зарегистрировалось в Сусанино, платит здесь сельский налог, помогает по социалке, благоустройству. Правда, дальше с такими уловами платить будет нечего и участок придется закрыть.

 

Рядом другое частное предприятие – ООО «Магистраль», которое здесь не зарегистрировано и, по словам сельского главы Леонида Чурбаша, селу помощи не оказывает. Мнение главы: рыбные квоты нужно давать лишь тем предприятиям, что зарегистрированы по месту  промысла, нанимают в первую очередь местных жителей, перерабатывают более половины сырья, занимаются рыбоводством. Иначе и села, и рыбу на Амуре не сохранить. Как и леспромхозовские поселки, которые заменили вахтовиками.

 

Следующий вниз по течению – поселок Тыр. Жителей почти как в Сусанино. С 1993-го их стало меньше на треть. Попасть в Тыр можно лишь по реке. Добираюсь на попутном снегоходе в качестве пассажира. Головное предприятие с советских времен – колхоз «Память Ленина». Это коллективное хозяйство как по названию, так и по организационной структуре. Зарегистрировано в Тыре. Рыболовецкая бригада под руководством Максима Звонова берет меня с собой на своем вездеходе к подъему ловушки. Так же, как и в Сусанино, рыбы в ловушке на самом донышке. Лет десять назад «Память Ленина» ловила за сезон в среднем по 150 тонн азиатской корюшки, по 300-400 тонн малоротой, по 200 лосося. В этом году его квота 69 тонн азиатки, из которой к концу путины сумели взять только 16. А из двухсот тонн квоты на малоротку освоили лишь 900 кило. Сплошные убытки.

 

Звонов невесело замечает: «Объемы падают с 2015-го и по корюшке, и по лососю. Причина одна: беспредел в Амурском лимане, который перегородили ставными неводами и не пускают рыбу сюда на нерест. Поэтому из Тыра уехали все, кто мог. Имея средства, я бы тоже уехал. Раньше была рыбалка, охота. Теперь здесь неинтересно».

 

 

– Поскольку с таким уловом не выжить, – говорит председатель колхоза  Виктор Князькин, – в этом году завезли 20 бычков, 10 овец, 2 коровы, будем со своим мясом и молоком для колхозников и для местного населения. Думаю, что со сбытом проблем не будет.

 

– Насколько эффективна борьба правоохранителей с браконьерством?

 

– Она образумила многих односельчан, побудила их работать в колхозе. А чтобы вновь вернулась рыба, нужно покончить с монополизмом в низовьях и восстановить советские условия улова, когда колхоз добывал корюшку закидными неводами после ледохода около двух недель. Общая квота по корюшке примерно в 3000 тонн делилась поровну на Николаевский и Ульчский районы. Если один район не успевал освоить лимит, то по его просьбе вылавливал недостачу второй. После передачи колхозных участков частникам они полностью перегородили ловушками Амур, Амурский лиман. Возле одной Иннокентьевки сейчас вдоль берегов и посреди русла не менее десяти орудий добычи РПК «Восточное». В результате доля Ульчского района упала в разы. Кроме того, в этом году нам разрешили ловить только до 4 мая, и по воде мы ничего не поймали. Кроме корюшки и лосося, добываем немного частиковых, которых у нас активно скупают китайцы.

 

Еще одно предприятие в Тыре – рыболовецкий колхоз «Акчинский» с местным рыболовным участком. Предприятие частное, участок получило по конкурсу. По сведениям главы Тыра Людмилы Мельниковой, РК «Акчинский» в селе не зарегистрирован, и после того как Амур здесь «обезрыбили», видимая деятельность этого предприятия прекратилась. В составе Тырского поселения – нивхско-негидальские села Кальма и Белоглинка. В Кальме осталась треть жителей от 1993-го, а в Белоглинке практически никого. С закрытием производства, как и повсюду, исчезло само поселение. После Тыра заглядываю в Кальму. Местную национальную общину возглавляет Татьяна Пассар. По ее словам, квоту на корюшку в 2020-м на 30 тонн община полностью отловила. Правда, еще недавно эта квота была вдвое больше. В этом году представителям малых народов разрешили ловить корюшку до 16 мая – на 11 дней больше, чем остальным, включая несколько дней после ледохода закидным неводом с берега.

 

Следующий после Кальмы – поселок Маго, но это уже Николаевский район, где у всех на слуху Амурский лиман. Маго оставляю на посошок и держу курс на мыс Пронге, за которым морской поворот на Татарский пролив.

 

Виктор Марьясин